Из истории парка Владимирская горка

Парк «Владимирская горка» — со второй половины XIX века одно из любимых мест прогулок жителей и гостей Киева. В книге дендролога О. Л. Липы «Сады и парки Украины» (1961) значится, что он был «основан в 1830— 1840 гг.». Тогда начались работы по укреплению склонов Михайловской горы, реконструкции Александровского спуска (ныне Владимирский спуск) и планировке Набережного шоссе. Военные инженеры запланировали на склонах горы три террасы. Верхняя (на уровне Михайловского монастыря) представляла собой огромную площадь («Верхняя площадка»), спуск с нее вел на среднюю террасу, а на нижней проходила реконструированная старая дорога с Крещатика на Подол.

В середине 1840 гг., возникла идея соорудить на выступе средней террасы памятник Владимиру Великому. В письме начальника X округа путей сообщения генерал-майора Четверикова к генерал-губернатору Бибикову высказывается мысль, что со временем место у проектируемого памятника может стать одним из лучших городских парков: «При таковой отделке средней площадки, по устроению на ней памятника и разведению сада, она, как по достопамятности окрестной местности, так и по необыкновенности по красоте вида на Подол, Печерск и окрестности Днепра, сделается одним из самых приятнейших гуляний для городской публики».

Судя по сообщениям «Киевских губернских ведомостей» 1850 гг. и запискам современников, у памятника кн. Владимиру имелся небольшой парк, разбитый, по мнению О. Липы, «в регулярном стиле с террасами, прямыми аллеями и дорожками».

Казалось бы, план генерала Четверикова удался вполне, но, увы, ни ему самому, ни Бибикову не суждено было видеть плоды своих трудов. Обустройство нового видового парка, который киевляне конца XIX века считали «лучшим парком мира», затянулось на целых полвека. Причиной этому стал шумный скандал, сопровождавший сооружение памятника равноапостольному князю Владимиру.

В 1842 г. генерал-губернатор Бибиков обратился к министру императорского двора князю П. Волконскому с официальным письмом об одобренной царем (очевидно, в устной беседе) идее создания памятника на кручах Михайловской горы и просил провести в Академии художеств конкурс проектов.

Когда киевляне увидели одобренный проект П. Клодта, по городу поползли слухи, что имперские власти собираются воздвигнуть на киевских горах нового богомерзкого идола, прикрывая свои намерения именем святого идолоборца. Князь Владимир, говорили в городе, сокрушил языческих кумиров, а петербуржцы желают возвести новые. Дело в том, что в старину в память святых ставили не памятники, а храмы. В Петербурге и в Москве народ успел смириться с европейским обыкновением возводить монументы великим людям, в Киеве к этому еще не привыкли. Единственный на то время памятник в честь Магдебургских прав Подола, представлял собой тосканскую колонну с часовней в ее основании. Памятник без церкви или вне церкви не укладывался в умы киевлян того времени. На этой почве и возник ропот против проекта П. Клодта.

Естественно, имперские власти не реагировали, но дело приняло совсем иной оборот, когда к партии защитников православной старины присоединился такой непререкаемый авторитет, как киевский митрополит Филарет Амфитеатров, за которым стояли и профессора духовной академии, и иерархи митрополии, и всеми чтимые лаврские подвижники.

В своем письме к царю владыка утверждал, что затея генерал-губернатора Бибикова противоречит древним установлениям церкви. «Православною церковью нашей,— писал он 18 августа 1845 г.,— с самых древних времен доселе не принято возводить таковые памятники святым вне храмов Божьих, без сомненья, по весьма важным причинам. Посему и нет в Уставе церковном чиноположения на заложение и освящение оных. По духу веры православной и по древнему благочестивому обычаю в память святых сооружаются храмы, посвящаемые их имени, в которых верующие испрашивают их ходатайства перед Богом. Так, блаженной памяти императрицею Елизаветою Петровной сооружен в Киеве храм святого апостола Андрея Первозванного на том месте, где им водружен был крест. Во имя святой великой княгини Ольги недавно освящен мною каменного здания храм Святому равноапостольному князю Владимиру доселе нет в Киеве приличного храма. Построенная же давно во имя его деревянная церковь клонится к разрушению».

Письмо заканчивается просьбой отказаться от сооружения монумента и «повелеть соорудить в Киеве соборный храм во имя святого Владимира как монумент, достойный равноапостольного просветителя России православною верою». 

В этом письме прочитывается скрытый, но недвусмысленный намек, что если проект Клодта осуществится, киевские иерархи и сам владыка вынуждены будут отказаться от его освящения, поскольку «нет в Уставе церковном чиноположения на заложение и освящение» «памятников святым вне храмов».

Как пишет биограф митрополита архимандрит Сергий Василевский, «Филарет остался непоколебимо верным своему слову — не освящал памятника ни при его закладке, ни по постановке его на месте».

Парадоксально, но факт — церковь не благословила монумент на честь равноапостольного просвятителя Руси, и правительство, затратив огромные деньги (64 тыс. руб.) на скульптуру и укрепление Михайловской горы, вынуждено было пойти на унизительную уловку, приурочив открытие памятника ко дню торжеств по поводу освящения Цепного моста через Днепр (28 сентября 1853 г.). Митрополит совершил крестный ход из Лавры к реке, а его благословение сооружения английского инженера Чарльза де Виньоля как бы распространилось «заодно» и на отвергнутый церковью памятник Клодта.

Неслыханный скандал вокруг Владимирской горки имел печальные последствия для судьбы разбитого там парка. Долгое время пресса вообще не вспоминала о его существовании, власти повернулись к нему спиной, работы по его благоустройству прекратились. Впрочем, во время Крымской войны и долгое время после нее другие места общественных гуляний за неимением нужных средств тоже поддерживались из рук вон плохо.

И. Нечуй-Левицкий в романе «Тучи» описывает гуляния у памятника св. Владимиру в начале 1860 гг. Он восхищается величественной панорамой, но о красоте самого парка у него нет ни слова. Очевидно, запущенность этого чудного уголка Киева и навела тогда предприимчивого купца Ф. Летецкого на мысль взять его у города в аренду на 16 лет и создать здесь на собственные деньги нечто вроде второго Шато — платного парка со всевозможными увеселениями и злачными местами. Как сообщала газета «Киевлянин» за 4 ноября 1872 г., он предлагал:

1. Всю местность от ограды Михайловского монастыря, против костела и нижнюю площадь возле памятника засадить деревьями, расположив их аллеями
2. На площади напротив церкви устроить деревянный ресторан, затем при самом спуске с этой площади, вниз к площади, где памятник Владимира, в углу под горой с правой стороны спуска построить деревянное здание для кухни в два этажа
3. От сказанного спуска по левую сторону вдоль всего пространства до памятника Владимиру построить деревянную полуоткрытую галерею;
4. На середине самой площади построить беседку для музыки в два этажа;
5. За углом Михайловского монастыря к Трехсвятительскому переулку построить помещения для сторожей, затем легкие беседки для отдыха гуляющих, где окажется удобным, и, наконец, всю эту местность обнести приличною оградою.

В проекте Летецкого было много привлекательного, если не говорить о том, что с его осуществлением город бы лишился единственного бесплатного парка. И дума поступила вполне правильно, отвергнув это заманчивое предложение предпринимателя ради интересов малообеспеченных горожан, которым были недоступны платные развлечения Шато и других коммерческих заведений.

Корыстолюбие Летецкого подвигло думу на мысль самой заняться судьбой Владимирской горки. Была создана специальная комиссия, и вскоре она объявила, что «выработала проект, по которому полагает устроить на означенном месте общественный сад, в коем население чувствует настоятельную потребность вследствие того, что бывший городской сад в настоящее время не доступен публике во всех главных частях своих. В предполагаемом к устройству саду около памятника Владимиру комиссия признала необходимым исключить всякую продажу питий и трактирные увеселительные заведения вроде Шато-де-Флер».

Декларация думы о благоустройстве Владимирской горки совпала во времени с введением новых мер по уходу за городскими зелеными насаждениями. «Поддержание и возобновление их теми способами, которые употреблялись с 1860 годов,— писала газета «Киевлянин» в 1876 г.,— было бы совершенно бесполезно. Сделать посадку деревьев весною или осенью, расчистить два раза в год дорожки нанятыми арестантами — не ведет ни к чему, потому что каждая посадка требует ухода со стороны знающих лиц».

Такими знатоками своего дела дума считала членов организованного в 1873 г. предводителем киевского дворянства П. Слецким Киевского общества садоводства. Она заключила с ними договор на 1200 руб. в год на устройство и уход за зелеными насаждениями. Городские сады и скверы стали выглядеть получше, но до цветущего вида было еще далеко. «Долгое время,— вспоминал садовод А. Осипов,— сады и места, предназначенные под скверы, находились в полном пренебрежении. В садах паслись стада коров и свиней, на траве лежали и спали толпы богомольцев и всякого бездомного люда; уцелевшие кустарники служили клоачными местами и заражали воздух своими миазмами».

Не ценили горожане и красот Владимирской горки. Как ни обсаживали садоводы ее дорожки и края склонов кустами сирени, желтой смородины, бирючины и шелковицы, каждый год живые изгороди безжалостно ломались толпами, собиравшихся на горе, чтобы поглядеть на крестный ход и церемонию водосвятия у Святого места в день Святого Владимира 15 июля (сейчас 28 июля). «Весьма многие из публики,— писал С. Ромишовский,— разместившейся на крутых откосах, для более устойчивого положения стараются выбить под собою ровную площадку  Можно себе представить, какой жалкий и изрытый вид получают откосы после ухода взобравшихся туда зрителей».

Гулянья на горке начинались раньше, чем в других парках. Сюда приходили на Пасху полюбоваться разливом Днепра, и уже в конце марта, если погода была теплая, днем здесь было так же многолюдно и шумно, как на Крещатике. «Привлекают сюда,— писал С. Ромишовский,— великолепные виды на Подол с его красивыми и многочисленными куполами церквей, затем ласкает взор чудный Днепр с заднепровской далью, а в весеннее время при разлитии вод вся эта великолепная панорама особенно рельефно открывается с наиболее возвышенных в Киеве террас Владимирской горы.

Мы, киевляне, с малых лет привыкли к этим прелестям, но послушайте, что говорят туристы и лица, впервые посещающие Киев, и тогда вы вместе с нами порадуетесь и поблагодарите Городское общественное управление, которое, по мере сил и возможности, не жалеет трудов на благоустройство родного города и создает постепенно парки, вроде Владимирской горки. 

С мая 1880 г. здесь играл военный оркестр. Но, при всей своей популярности парк на Владимирской горке долгое время оставался беднейшим в городе. Н. Тарановский уделяет ему в своем путеводителе 1883 года всего несколько строк: «Около памятника, а также на площадке самой верхней террасы устроены дорожки, вымощенные кирпичом и обсаженные деревьями, ведущие к беседке».

Кроме этих дорожек беседки да нескольких клумб, здесь ничего не было. Посетителей привлекали сюда только чудные виды. Тот же Н. Тарановский отмечал, что «с террас и беседки открывается весьма живописный вид на Заднепровье, Подол и текущий у подножья Александровской горы Днепр; все это привлекает к памятнику Владимира массу гуляющей публики».

Переломным в истории парка стал 1888 год, когда все дела зеленого хозяйства города взяла в свои руки Садовая комиссия, созданная при думе по инициативе ученого садовода А. Осипова, гласных А. Яценко, проф. Е. И. Афанасьева, Л. И. Бродского и Мозгового. Председателем комиссии стал член управы, известный городской архитектор В. Николаев. Обладая огромным опытом строителя, он с первых же дней поставил дело так умело, что в скором времени бесплатные скверы и сады перестали числиться среди убыточных статей городского бюджета и начали приносить некоторые скромные доходы. За 15 лет (с 1888 по 1893 гг.) город возвратил все вложенные в них средства (322988 руб.) и сверх того получил 23335 руб. чистой прибыли.

Это объясняется тем, что несмотря на принятое в 1872 г. думой постановление об «исключении всякой продажи питий и трактирных увеселительных заведений» в общественных местах отдыха, некоторая прибыльная торговля все же производилась. Отдавался в аренду чайный павильон, будка с зельтерской водой, шла торговали фруктами, цветами, сеном, там сдавалась внаем пахотная земля, разводились для продажи саженцы аллейных и фруктовых деревьев. Словом, везде была своя маленькая торговля, отовсюду шли в городскую кассу доходы.

Наиболее затратной была для города Владимирская горка, но она же давала ему и приличный доход. В 1888—1893 гг. горка дала 2621 руб. Из них панорама «Голгофа» — 1500 руб., чайный павильон — 750 руб., тир — 250 руб., будка с зельтерской водой — 121 руб.

Естественно, это не шло ни в какое сравнение с деньгами, получаемыми от аренды коммерческого парка Шато-де-Флер (от одного его ресторана поступало 5 тыс. руб.) или с доходами от Купеческого сада (10 тыс. руб.), но тем не менее Садовая комиссия успешно демонстрировала свое умение извлекать деньги из любого клочка вверенной ей земли, не лишая горожан права на бесплатный и вполне комфортный отдых.

К тому же архитектор Николаев устроил первый в Киеве «склад ненужных материалов», куда свозился кирпич со всех разбираемых городских строений, оконные рамы, двери, доски, бревна и даже старое кровельное железо, годное еще к употреблению. Раньше все это добро или выбрасывалось, или спускалось за бесценок подрядчикам. Теперь оно шло на строительство домов для сторожей парков и скверов, теплиц и парников, конюшен, оград и сторожек.

Садовая комиссия умудрялась делать все прибыльно, дешево, часто «хозяйственным способом», не привлекая со стороны наемных работников. И, пожалуй, самым впечатляющим ее достижением в области рационального хозяйствования явилась производившаяся в 1898 г. подсыпка склонов Михайловской горы у памятника св. Владимиру землей, вывозимой с усадьбы професора Меринга во время ее перепланировки. Благодаря выгодной сделке Садовой комиссии с Домостроительным обществом, «несколько тысяч пудов земли были привезены на весьма льготных условиях» и употреблены для создания новых площадок и террас.

Обустройство парка на Владимирской горке в общих чертах завершилось лишь в 1902 году, т. е. более чем через полстолетия после его начала. Как писал тогдашний председатель Садовой комиссии С. Ромишовский, новый парк был устроен необычно для Киева — «по типу швейцарских гор». «Здесь,— писал он,— много шоссированных дорожек, кирпичных тротуаров и спусков, соединяющих между собою площадки и террасы; группы декоративных кустарников и деревьев разбросаны по откосам; кое-где устроены цветники».

В 1888 г. садовод А. Осипов предложил думе иллюминировать электрическими лампочками крест па памятнике Владимиру (см. Иллюминация), и Владимирская горка стала самым эффектным моментом в ночной панораме города, раскрывавшейся со стороны Днепра. Потрясающее впечатление от сияющего среди ночной мглы символа крестных мук и вечной благодати Спасителя описано во многих воспоминаниях киевлян в прозе и стихах тех лет.

В 1892—1895 гг. на Верхней площадке горки действовали так называемые «Детские игры», привлекающие сюда ежедневно сотни детей (в хорошую погоду приходило до 1000 мальчиков и девочек).

Многие десятилетия парк пользовался особой любовью киевлян, и в 1960 годах его ежедневно навещали тысячи горожан. Гулянья 1920 годов прекрасно описаны в романе В. Пидмогилыюго «Город».

В начале XX века завсегдатаем и своеобразной достопримечательностью Владимирской горки был упомянутый выше известный украинский писатель И. Нечуй-Левицкий, который, отработав положенный срок педагогом в провинции, вернулся в город своей юности и уединенно жил в маленьком домике с пасекой и «ставком» за театром Бергонье на Пушкинской улице.

«В его привычках,— вспоминал Е. Кротевич,— было немало чего такого, что вызывало недоумение». И одним из его знаменитых чудачеств был ежедневный ритуал паломничества на Владимирскую горку: «Каждый день при любой погоде ровно в три он выходил после обеда из своей квартиры, шел на Фундуклеевскую улицу (Улица Богдана Хмельницкого), медленно поднимался на Театральную площадь, потом сворачивал направо около аптеки и так же медленно двигался вперед по Владимирской улице до самого «подъемника», который теперь почему-то по-иностранному называют фуникулером, где поворачивал на Владимирскую горку.

Там сидел, любовался Днепром, предавался размышлениям вплоть до 6 часов, после чего спускался вниз на Крещатик и уже по этой улице возвращался назад». Делал он все это с такой педантичной аккуратностью, что по его появлению на улице соседи сверяли часы.